Тупой угол
В самом конце восьмидесятых, когда объявили перестройку и гласность, наш проектно-изыскательский институт со штатом, превысившим пятисот сотрудников, получил право иметь освобожденного председателя профкома. До горбачевских реформ такими пустяками никто не заморачивался, кого директор предложит, того и выбирали профсоюзным лидером. У нас почетную общественную нагрузку неизменно несла сорокалетняя начальница секретного отдела Светлана Викторовна, женщина правильная во всех отношениях. Свою должностную обязанность хранить топографические планшеты и срывать коварные планы вражеских элементов переснять их своими шпионскими фотоаппаратами она исполняла трепетно, до минимума сокращая часы приема. Ее рабочая комната с массивной железной решеткой на двери была постоянно опечатана, а большую часть трудового дня она проводила в кабинете директора. Злые языки болтали бог весь что, но директор неоднократно подчеркивал, что только тесное общение с председателем профкома позволяет решать насущные проблемы сотрудников института.
В наступившей эпохе демократических перемен сверху пришла директива о проведении открытых профсоюзных выборов. По такому поводу в фойе вывесили объявление с требованиями, которым должен соответствовать претендент на неожиданно появившуюся вакансию. Общие собрания отделов выдвигали свои кандидатуры, допускались к голосованию и самовыдвиженцы. Администрация по старой привычке ратовала за прежнюю ставленницу. Кому, как не ей, знать нужды простых сотрудников? В курилках бурно обсуждали радужные перемены, когда в институте появится финансово независимый от директора защитник трудового коллектива, способный противостоять келейному распределению премий и иных благ. Хотя директор все важные вопросы согласовывал с профкомом и партийным комитетом, всегда находились недовольные решениями этой «тройки». Обиженным администрацией считал себя и я, по поводу и без повода рассказывая свой любимый анекдот. «Армянскому радио задали вопрос: могут ли в треугольнике все углы быть тупыми? Только в том случае, следовал ответ, если это треугольник власти: директор, парторг и профорг». Знать бы наперед, что готовит нам судьба.
В профсоюзные деятели меня неожиданно выдвинули работники технической базы, где я пятнадцать лет безропотно тянул лямку начальника буровой партии, обеспечивая полтора десятка самоходных буровых установок необходимым инструментом. Иллюзий о наличии у подчиненных особого авторитета я не питал, скорее наоборот, мне казалось, буровики хотят избавиться от надоедливого шефа. Моим ярым оппонентом и соперником на выборах выступал самовыдвиженец геофизик-полевик Анатолий Шевчук, именовавший себя диссидентом. Неистовый противник дирекции, он критиковал все, что его окружало. Даже слова советского гимна:
– Как это Русь сплотила? Союз – добровольное объединение, а если одна страна «сплотила», следовательно, она подчинила себе все остальные республики.
На общем собрании института он категорически отвергал мою кандидатуру:
– Профсоюз – блок трудящихся, выступающих за свои права против администрации, а он сам начальник, к тому же интеллигент, который за себя постоять не умеет, не то чтобы отстаивать требования других. Не станет он конфликтовать с директором. Не нужен нам такой лидер!
В своей предвыборной речи я рассуждал о справедливости, что все советские законы придуманы до нас и нужно лишь неукоснительно их исполнять.
К моему большому удивлению, при тайном голосовании из пяти претендентов я набрал большинство голосов. После собрания директор пригласил меня в свой кабинет, где уже сидели секретарь парткома Анатолий Плахутин и Светлана Викторовна с пачкой профсоюзных документов для передачи.
Василий Иванович, пятидесятилетний босс, возглавлял институт со дня основания и за долгое время руководства уверовал в свою исключительность и непогрешимость. На еженедельных планерках, где собирались начальники подразделений и обсуждались насущные дела, он любил блеснуть эрудицией, к месту и не к месту вставляя изречения древних мыслителей, а еще он обожал делиться житейской мудростью.
– Хочу тебя сразу предупредить, – вместо поздравления начал свою речь директор, – чтобы не было потом разочарований. Если ты надеешься своими стараниями заслужить благодарность работников, то глубоко ошибаешься. «Блажен, кто верует!» Поэтому не спеши реализовывать свои обещания, о которых наговорил в предвыборной речи. Мы живем не при капитализме, и у нас нет противоречий между руководством и сотрудниками института, а в случаях, когда администрацией принимаются непопулярные решения, то все они продиктованы производственной надобностью. «Жизнь такова, какова она есть».
Директор явно намекал на наши разногласия по поводу распределения благоустроенных квартир в малосемейном доме, построенном институтом пять лет назад. Для большинства сотрудников это был долгожданный подарок судьбы, но обрели бесплатное жилье и некоторые работники, недавно устроившиеся в институт. Основной темой в моих предвыборных обещаниях проходила мысль о наведении порядка в списках очередности на получение квартир. Их распределением в основном занимался директор, манипулируя списком очередников по своему усмотрению и объясняя принятые решения производственной необходимостью. Так комнаты в малосемейке получили два брата, проработавшие водителями чуть больше года, сразу после скоропалительных свадеб, а обретя ордера на квартиру, по-тихому уволились. Для меня, очередника с десятилетним стажем, непонятная «производственная необходимость» представлялась более чем подозрительной и крепко занижала самооценку. По мнению директора, выходило, что водители институту нужны позарез, а начальник буровой партии – пятое колесо в телеге.
Жили мы тогда с женой и дочкой на птичьих правах во времянке у тещи. Впрочем, может, я и сам виноват. Когда уточняли списки очередников, в институт пришел запрос на специалиста по бурению в геологоразведочную партию Монголии. Я дал согласие и начал оформлять документы, задумав тем самым убить двух зайцев – освободиться от унизительной роли примака и подзаработать в зарубежной командировке. В то самое время моя очередь на получение жилья резко спикировала в конец списка. Направившись в кабинет директора с намерением поговорить «по-крупному», я услышал доходчивое объяснение понижения моего статуса очередника простой целесообразностью:
– Зачем тебе малосемейка? Ты с женой на два года уезжаешь за бугор, а когда вернешься с большими деньгами, поможем тебе получить кооперативную квартиру.
Я поверил, возмущаться и конфликтовать не стал. Оформление загранкомандировки затянулось, а когда квартиры заселили, из Монголии пришел отказ без указания причин.
Парторг также внес свою наставническую лепту, подчеркнув руководящую роль коммунистической партии:
– Без совета с парткомом и дирекцией никаких самостоятельных действий предпринимать не следует. Помни, что каждое твое слово будет восприниматься как обещание, поэтому не болтай лишнего, что исполнить не в твоих полномочиях.
С Плахутиным производственные отношения у меня не ладились. Как начальник геологического отдела, он выступал в роли заказчика на буровые установки и вечно оставался недовольным. То ему не так, и это против ветра. Геологов он почитал «белой костью» – работниками интеллектуального труда, а буровиков держал за быдло. Отсюда и непропорциональное распределение полагающихся вознаграждений. Инженеры получали основную часть премий, а рабочим оставались гроши. В предвыборной речи я упомянул о существующей несправедливости, и парторгу это явно не понравилось.
Последней к напутствиям подключилась Светлана Викторовна:
– В профсоюзной кассе у нас лежит кругленькая сумма, трать деньги разумно, а то уже завтра припрутся к тебе халявщики за материальной помощью. Вот держи журнал учета очередников, его надо обновить и зарегистрировать в райисполкоме. Теперь это твоя головная боль, – развязывая шнурки тонкой папки, продолжила она. – А эти гарантийные письма организаций, которые обязались по окончании строительства предоставить жилье сотрудникам нашего института.
С получением благоустроенных квартир в институте имелись небольшие лазейки, поскольку он входил в систему Госстроя. Яркий пример – строительство малосемейки, но существовал еще один источник, придуманный главным инженером. Если заказчику изыскания под строительство нужны срочнее срочного, а в план института, сверстанный на год, они не попали, то за внеочередные работы у строителей запрашивали квартиры или иные материальные блага, равноценные объему выполненных изысканий. Согласно гарантийному письму, изыскательские работы проводились, как тогда говорилось, «за счет внутренних ресурсов», но во время сдачи дома в эксплуатацию про обещанные квартиры заказчики старались не вспоминать.
– За годы строительства многие директора уже уволились или пошли на повышение, а пришедшие на их место преемники старые долги признавать не хотят. Даже горисполком, написавший гарантийное письмо на трехкомнатные квартиры, за изыскания в микрорайоне «Асанбай» пошел в отказ. Так что дерзай, освобожденный председатель, исполняй наказы избирателей! – язвительным голоском подвела черту Светлана Викторовна, вручив мне, как наследство, пачку гарантийных писем.
Хотя избрание председателем профкома стало для меня полнейшей неожиданностью, надо признаться, где-то в глубине души я к этому стремился. После долгих скандалов с директором по поводу очередности мне все же выделили однокомнатную квартиру, но к этому времени у нас уже родился сын, и мы ютились вчетвером на одиннадцати квадратных метрах. Руководствуясь лозунгом, что «спасение утопающих – дело рук самих утопающих», я надеялся решить для нашей семьи пресловутый квартирный вопрос.
На следующее утро я приступил к исполнению своих обязанностей и, собрав папки с делами очередников на квартиры, занялся их изучением. Райисполком контролировал деятельность предприятий и книгу учета очередников заверял собственной печатью. Но обходные варианты оставались всегда, книга учета многократно переписывалась и, согласно библейской мудрости, многие первые оставались последними, а последние становились первыми. Кроме основной очереди, существовали льготная и внеочередная. К льготникам приравнивались молодые специалисты, из которых в основном и состоял коллектив института, а внеочередники – ветераны Великой Отечественной войны, больные туберкулезом, погорельцы и пострадавшие от иных стихийных бедствий. Для тех, кто имел финансовую возможность купить так называемую кооперативную квартиру, существовала еще одна очередь, в которую становились параллельно с основной. При распределении квартир учитывались все списки. В результате очередь если и двигалась, то крайне медленно. По этому поводу даже ходил анекдот.
«Заглядывает мужик в профком и интересуется насчет получения жилья.
– Поздравляю, – говорит председатель профкома, – ваша очередь продвинулась на четыре человека.
– Что, четверо получили квартиры? – обрадовался работник.
– Нет, четверо очередников умерли».
Первое, что бросилось в глаза, – несоответствие даты подачи заявления и порядкового номера в списке очередности. По непонятным причинам некоторые сотрудники располагались в очереди выше тех, кто подал заявление на квартиру раньше. Но самое главное – почти у всех отсутствовали справки осмотра жилищной комиссией места прописки и условий фактического проживания.
Следующие недели, проведенные в поездках по домам и квартирам сослуживцев, открыли для них мою скрытую сущность. Оказалось, я буквоед, зануда и даже тип, обладающий качествами, название которых определяются лишь нецензурными словами. Осмотр показал, что имеются очередники, внесенные в список без достаточных на то оснований. Одна молодая семья проживала в доме, полученном в наследство от почившей бабушки. Другая претендентка, неудачно сходившая замуж, жила с родителями в трехкомнатной квартире. Ее желание получить отдельное благоустроенное жилье и начать жизнь свободной женщины понять можно, но жесткие нормы советского Жилищного кодекса не позволяли принимать на учет граждан, имеющих для проживания площадь более шести квадратных метров на человека. Для миловидной тридцатилетней лаборантки Тамары Усовой я стал врагом номер один, растоптавшим планы ее светлого будущего.
– Будь ты человеком, пойми, живя с родителями, я не смогу выйти замуж, а когда заработаю на кооперативную квартиру, пора будет уходить на пенсию, – плакала она.
Слезы красавицы ранили мне душу, захотелось приласкать ее и успокоить, но душа бюрократа выстояла.
Вызвала у меня большие сомнения и справка об открытой форме туберкулеза молодого, но уже многодетного горнопроходчика Максата Тураева. При приеме на работу медицинское обследование болезни не выявило, а спустя пару месяцев этот же врач выписал новую справку для получения квартиры вне очереди. Сам Максат с документами не зашел, а присылал симпатичную, почти не говорящую по-русски жену, которая привела своих четверых малолетних детенышей. Младенец на ее руках постоянно плакал, а она, отдав документы, молча села ожидать, когда я выделю ей жилье. Ее визиты с детьми в профком стали регулярными с недельной периодичностью. Чтобы как-то помочь этому семейству, я предложил им встать в льготную очередь еще и в горисполкоме.
Комсорг института Валера Вержинский, прописанный и проживавший в особняке родителей в двух комнатах с отдельным входом, никаких оснований для получения бесплатного жилья не имел. Однако, панибратски приобняв меня, он без стеснения предложил хорошо отблагодарить, если я его оставлю в очереди:
– Чего тебе стоит, сделаю я необходимую справку, пропишусь у какой-нибудь старушки на пяти квадратных метрах.
В новом списке, утвержденном после долгих дебатов на профкоме, на первых строчках оказались две женщины – ветераны производства: тихая незаметная чертежница Мадина предпенсионного возраста, обитающая в институтской коммуналке, да скитающаяся по съемным квартирам мать-одиночка Ирина, художник и мастерица на все руки.
Список очередников, вывешенный на всеобщее обозрение, не понравился тем, кто опустился с верхних позиций. В эти дни я услышал о себе много нелестных слов и непечатных выражений. Свое эмоциональное возмущение «самоуправством» профкома директор начал словами пронзенного кинжалами Цезаря:
– И ты, Брут… Хочешь развалить всю мою работу с кадрами. Надо стимулировать тех, кто горбатится в полевых условиях и приносит институту реальную прибыль, а не баб, которые если и уволятся, никто и не заметит. Зачем ты исключил из списка Вержинского? Он очень на тебя обиделся, написал заявление на увольнение, благо его берут переводом на работу в горисполком. Молодые кадры везде нужны. Мудрее и тактичнее надо быть, пусть бы он числился в списках и спокойно работал, а когда бы подошла его очередь, мы бы доходчиво объяснили, что жилье ему не положено.
Очередной казус в моей деятельности произошел в преддверии
8 Марта, тогда на профкоме обсуждали, что дарить женщинам. Традиционные тюльпаны прекрасная половина профкома отвергала напрочь.
– Нечего потакать спекулянтам, накручивающим до небес цены за чахлые цветочки, лучше на выделенные средства приобрести что-нибудь полезное, – предлагали дамы. Присутствующая на профкоме Светлана Викторовна предложила купить духи. Тогда я не догадывался о женском коварстве и идею поддержал. В парфюмерном отделе молоденькая продавщица предложила небольшие флакончики «Тебе одной». Название показалось забавным, и двести красиво оформленных пробников стали свидетелями моего фиаско. Многие сотрудницы впоследствии намекали мне, что дарить женщинам одинаковые духи, да еще со столь вызывающим наименованием – верх бестактности. Такой же нелепой оказалась и моя заранее заготовленная речь, изобиловавшая элементами шуток и каламбуров. Предполагалось произнести ее на торжественном общем собрании. Однако Василий Иванович внес коррективы, перенеся поздравления женщин с утра на рабочие места, и мне, как попугаю, пришлось повторять свой спич многократно. Экспромт мне давался с трудом. Пока мы ходили из кабинета в кабинет, по сарафанному радио мои шутки уже знал весь институт.
В химической лаборатории, состоявшей из одних женщин, Тамара Усова подпортила торжественную обстановку, демонстративно спрятав руки за спиной, когда я протянул ей подарок.
– Оставь своей жене или преподнеси любовнице, если найдется такая дура.
Я покраснел, не зная, что ответить.
Директор пришел на помощь.
– Наш председатель профкома еще неопытный, деликатным манерам не обучен, он все больше с буровиками общался. Вы уж его простите.
Сначала мне выделили свободный стол в небольшом кабинете начальника отдела снабжения. Здесь я писал письма во все инстанции, занимался прочими делами, иногда ко мне заглядывали сослуживцы, но, поздоровавшись, уходили. Причину я не сразу понял, пока одна сотрудница не ткнула носом в существующую проблему.
– Хотела по секрету о своих семейных делах посоветоваться, но при посторонних не рискнула. Тебе нужен отдельный кабинет, где можно поговорить по душам.
С этим пожеланием я зашел к директору, воспринявшему просьбу сотрудницы по-своему:
– Быстро ты освоился в новой должности, отдельный кабинет ему подавай, потом, наверное, попросишь персональную машину. Как говорят чиновники, дорвавшиеся до власти, аппетит приходит во время еды. Ладно. «Не печалься, ступай себе с богом, так и быть: кабинет тебе будет».
Через пару недель я переселился в просторную рабочую комнату топографов, а их и геодезистов уплотнили. Топографам перестановка явно не понравилась, поскольку при встречах они интересовались – не тесно ли одному в новом кабинете.
С переездом в апартаменты мои обязанности пополнились дополнительной функцией – исповедальной. Теперь посетители могли свободно рассказывать о своих производственных и житейских трудностях без посторонних свидетелей.
Вере Грачевой, гидрогеологу и моей бывшей однокурснице, и я в свое время составил протекцию при приеме на работу в наш институт. Быстро освоившись, она вышла замуж за буровика, крепкого и добродушного парня Николая. За семь лет у них родились пара пацанов, и в данный момент она находилась в отпуске по уходу за ребенком.
– Саша, можно по старой памяти тебя так называть? Не знаю, к кому обратиться, ты, наверное, подумаешь, сбрендила баба, но чувствую, что-то неладное с моим Колей творится. Уже третью командировку подряд он уезжает с молодой специалисткой. Сам знаешь, в полевых условиях вдали от семьи всякое может случиться. А мне девчата в отделе нашептали: она еще та вертихвостка! Поговори по секрету с Плахутиным, пускай ей дадут другую буровую бригаду. Есть же на базе холостые буровики, вот пусть с ними и ездит.
За три года в должности председателя профкома я выслушал сотни историй о семейных неурядицах и личных драмах, но святая тайны исповеди не позволяет их обнародовать.
Самыми досужими посетителями стали рекламные агенты с предложениями, как лучше всего потратить профсоюзные накопления. Один кооператив назойливо предлагал за небольшую плату провести медицинский осмотр сотрудников и по сетчатке глаза выдать всем заключения о перенесенных болезнях и предрасположенности к различным хворям. Несмотря на категорический отказ, его агенты развесили по институту рекламные плакаты, и женщины старше сорока настояли на профилактическом осмотре. Рекомендациями новоявленных предпринимателей никто не воспользовался, но деньги за услуги пришлось отдать.
В конце квартала я, воспользовавшись правом вето, не стал подписывать приказ о выплате премий за сданный в эксплуатацию перерабатывающий комбинат на Сары-Джазском олововольфрамовом месторождении. Эти деньги, причем немалые, перечислил институту Госстрой. Изыскания на высокогорном месторождении проводились пять лет назад. Начальники отделов распределили неожиданно свалившееся вознаграждение между сотрудниками, не забыв и себя любимых, при этом проигнорировали долевое участие кадров в данном объекте. В представленном Плахутиным премиальном списке суммы, выделенные буровикам, отработавшим в высокогорных условиях три месяца, и геологам, на тот момент еще не устроившимся в институт, в ведомости не отличались.
– А что? Правильное решение «всем сестрам по серьгам», никто в обиде не будет, – начал убеждать меня директор. – В другой раз и твоим буровикам перепадут премиальные за объекты, на которые они не выезжали.
– Василий Иванович, не надо нам чужого, каждый должен получать то, что заслужил. На мой взгляд, происходит дискриминация рабочих, одни вкалывали в поте лица, а кто-то сбоку припека, а премия поровну. Я предлагаю исключить из списка всех, кто устроился на работу до окончания изысканий на Сары-Джазе, а непосредственным участникам увеличить вознаграждение.
– Ну ты прямо как в фильме «Трактористы» – «чужой земли мы не хотим не пяди, но и своей вершка не отдадим», – выдал очередную цитату директор.
Плахутин принял мое предложение в штыки:
– Твои буровики и так зарабатывают вдвое больше геологов, а между прочим, чтобы стать специалистом, надо еще институт окончить.
– Буровыми мастерами тоже не рождаются, не мне вам рассказывать, какой это тяжелый труд, и оплачивается он соответственно трудозатратам. Профсоюзный комитет обсудил данный вопрос на своем заседании и вынес решение не подписывать ведомость, пока не будут внесены необходимые изменения.
В тот раз буровики получили приличную доплату, но среди молодых сотрудников пошел ропот, что профсоюзный комитет ни за что лишил их премии.
Оказалось, что перечень дел, входящих в обязанности председателя профкома, не ограничивался производственными заморочками, предстояло помогать сослуживцам в решении хозяйственных и бытовых вопросов. По раннее заведенной традиции, согласно списку, составленному отделом кадров, я развозил небольшие презенты или денежные суммы ушедшим из института на пенсию юбилярам и ветеранам Великой Отечественной войны. Иногда они заходили за помощью или просто пообщаться. В печальную обязанность профкома входила организация похорон бывших и действующих сотрудников.
Специалист технического отдела, в который я попал при поступлении в институт, в то время мужчина в расцвете сил, выпивоха и ловелас, не очень утруждал себя производственной деятельностью. Как ведущий инженер, он проверял отчеты об изысканиях перед сдачей их проектировщикам, но большую часть рабочего времени проводил за чтением художественной литературы. Умер он за полгода до ухода на пенсию, и, как оказалось, родственников, чтобы похоронить его, не нашлось. Все хлопоты свались на профком, я растерялся, не зная, за что хвататься в первую очередь, где заказывать гроб, как оформлять документы на погребение, когда закупать продукты на поминки. На помощь неожиданно пришла Светлана Викторовна:
– Глупый руководитель пытается делать все сам, мудрый лишь распределяет работу и контролирует конечный результат, – процитировала она любимую фразу Василия Ивановича. – У нас в институте в отделе выпуска работает Василиса Потапова, она уже трех мужей похоронила, знает все ходы-выходы в похоронном бюро. Поручи это дело ей, я займусь поминальным обедом, а ты закажи венки с траурными лентами.
За три года работы, проводив в мир иной свыше десятка бывших сослуживцев, я получил безрадостный опыт, больший, чем Василиса Потапова.
И все же приоритетным занятием для меня оставался квартирный вопрос. Удалось отстоять однокомнатную квартиру почившего спеца технического отдела. По закону из-за отсутствия наследников она отходила в районный жилищный фонд. Слезное письмо убедило райисполком оставить квартиру нам, поскольку в длинном списке очередников института все еще числился ветеран Великой Отечественной войны. Нам пошли навстречу и ключи от квартиры вручили единственному в очереди фронтовику.
Изучение гарантийных писем привело к неутешительным выводам: почти во всех сулили однокомнатные квартиры. Единственную надежду вселяло письмо горисполкома, гарантирующее три трехкомнатные квартиры, и если ответственные мужи города исполнят обещанное, то у моей семьи появится шанс улучшить жилищные условия. Игра стоила свеч. Однако попасть на прием к председателю горисполкома оказалось не так-то просто. В редкие дни приема граждан по жилищным вопросам он то болел, то был занят другими, более важными делами.
Свои хождения по мукам я начал с письма, подписанного пять лет назад начальником железной дороги с гарантиями за внеплановые изыскания предоставить институту комнату в семейном общежитии. Начальник, прочитав письмо, усмехнулся:
– Долго спите, молодой человек! Тот поезд уже давно ушел, дом сдан в эксплуатацию и заселен. Раньше надо было суетиться. А теперь ничем помочь не могу.
Интенсивная деятельность в качестве мытаря, выбивающего старые долги, оказывается, тоже может доставлять истинное удовольствие. Неумение ругаться и скандалить с лихвой возмещалось, скажем так, настойчивостью. Я брал должников измором, засыпая письмами, записываясь на прием не только к руководителям, но и к их профсоюзным лидерам и секретарям парткомов, призывая к солидарности трудящихся и коммунистической совести.
Мою методичность и занудство смогли выдержать не все, и должники постепенно стали возвращать обещанные квартиры. Череда новоселий в институте началась через полгода. Однокомнатные квартиры в строящемся микрорайоне «Джал» получили Мадина и Ирина. Освободившуюся комнату Мадины профком решил отдать многодетной семье, занимавшей в этой коммуналке две комнаты, и выдать ей ордер. Очередь продвинулась, и среди претендентов на трехкомнатную квартиру я вышел на первую позицию.
Как-то в обеденный перерыв в кабинет молодые водители и горнопроходчики, возглавлял шумную компанию помощник бурильщика Болот Джусаев:
– Михалыч, сейчас всем предприятиям дают дачные участки, а почему бы не попросить у горисполкома выделить земли под индивидуальное строительство? Те же пять соток в черте города или окрестностях. Пока ждешь пятнадцать лет бесплатное жилье, скитаясь по съемным квартирам, вся жизнь мимо пройдет. Мне вот, к примеру, квартира даром не нужна, а свой дом я бы потихоньку построил. Все документы у нас в порядке, ты сам проверял. Походи по инстанциям, может, протолкнешь нашу идею? Затраты для города минимальные, а желающих хоть отбавляй. Вот такое наше тебе профсоюзное поручение.
Ответное письмо горисполкома – формальная отписка из пяти строк, извещавшая, что выделение земельных участков в черте города в ближайшее время не планируется, – только раззадорило желающих построить свои дома:
– Коммунисты и чиновники зажрались, нахапали себе квартир, а до простого народа им дела нет. Тут не просить, а требовать надо! – громче всех ораторствовал помбур.
Наверное, Шевчук все же реально оценивал мои возможности, не всегда мне удавалось отстаивать права избирателей. Полным провалом закончилась и эпопея с награждением лучшего производственника орденом «Знак Почета». По разнарядке сверху профкому предлагалось выбрать кандидатуру из претендентов, представленных начальниками отделов. Обсуждались самые достойные производственники: старейший топограф с тридцатилетним стажем; бурильщик – участник Великой Отечественной войны и начальник геологической партии, интеллектуал, прекрасный организатор и специалист в инженерной геологии. На совещание у директора в присутствии начальников отделов я зачитал характеристики выдвиженцев. Сразу за моим выступлением слово взял Василий Иванович:
– Наш председатель профкома забыл упомянуть, что топографу, как ветерану производства, мы четыре года назад выделили трехкомнатную квартиру. Это перебор – отдавать одному все блага! Хочу вам напомнить, что у водителя вашего бурильщика восемь лет назад произошла дорожная авария. Месяц буровая установка простояла на ремонте. А у начальника геологической партии еще молоко на губах не обсохло, – коротко и грубо одну за другой отклонил представленные кандидатуры директор. – Может, у кого-то есть другие предложения?
– Хочу выразить мнение парткома, а в его лице всего коллектива института, выдвинув для награждения нашего директора. Это благодаря мудрому руководству Василия Ивановича институт в прошлом году стал победителем соцсоревнования в системе Госстроя, – высказался Плахутин.
– Мне кажется, что, выписывая разнарядку на наш институт, государственные органы хотели отметить заслуги в первую очередь его руководителя, – добавила Светлана Викторовна.
– Поскольку мнения разделились, давайте поставим вопрос на голосование, – предложил директор.
Все начальники отделов, ранее предлагавшие для награждения своих передовиков, дружно поддержали кандидатуру Василия Ивановича. Я при голосовании воздержался.
В очередное посещение приемной горисполкома, чтобы передать письмо-напоминание об обещанных квартирах, я столкнулся с Вержинским.
– По какому вопросу к нам? – в темном костюме и черном галстуке, несмотря на молодость, он выглядел солидным чиновником.
– Горисполком задолжал нам три квартиры, а я никак не могу попасть на прием.
– Дохлый номер, квартиры сейчас на вес золота, а вы за какие-то вшивые изыскания хотите урвать три квартиры? – Валера явно решил отыграться.
– Ну это, слава богу, не тебе решать.
– А вот тут ты ошибаешься! Жилищными вопросами занимаюсь я, и тебе, прежде чем записываться на прием к председателю, следует обратиться ко мне. А я уже буду выносить решение о выделении вашему институту квартиры в повестку дня или повременить.
– Ну ты и гнида! – подумал я, а вслух спросил: – Ты же работал в институте почти два года и не хочешь помочь сослуживцам?
– С какого перепуга? Вот если вы решите отдать мне одну квартиру, так и быть, я посодействую, чтобы оставшиеся две выделили институту, – нагло улыбался бывший комсорг.
– На каком основании?
– На том основании, что имею право на льготы как молодой специалист, к тому же многодетный.
– Когда это ты успел? Ты даже вроде не женат? – искренне удивился я.
– У тебя устаревшие сведения, недавно я расписался со своей одноклассницей и живу в общежитии, а у нее двое малых деток. Так что я прохожу как льготник. Переведен я в горисполком от вас, и здесь свою очередь я восстановил. Если мы договоримся, то я посодействую по старой памяти, а нет, гуляйте мимо, не получите ни одной.
Принимать самостоятельно, мягко говоря, хамское предложение бывшего сотрудника я не решился и пошел за советом к директору:
– Тут и думать нечего, надо соглашаться. Жизнь состоит из компромиссов, и приходится идти на уступки. Пока горисполком имеет какой-то жилищный резерв, при содействии нашего комсорга надо вырвать обещанные квартиры. Поверь моему опыту, слова высоких чиновников и их гарантийные письма мало чего стоят, они в любой момент могут отказать. Ты что, с ними судиться станешь? – напутствовал меня Василий Иванович.
Долгожданный прием у председателя горисполкома так и не состоялся, но через пару недель в адрес профкома пришел ответ: в соответствии с гарантийным письмом горисполком за проведенные досрочные инженерные изыскания выделяет две трехкомнатные квартиры сотрудникам института – молодому специалисту Валерию Вержинскому и семье больного туберкулезом Максата Тураева.
Мои надежды получить квартиру потонули в безбрежном море компромиссов. А главное – сам виноват, не смог противостоять квартирной афере Вержинского и не перепроверил сомнительные справки Тураева. Моя очередь не продвинулась, я так и остался под номером один, хотя институт за год получил по гарантийным письмам две двухкомнатные и пять однокомнатных квартир, доставшихся недавно устроившимся молодым семьям. Последняя благоустроенная комната перепала геологу-вертихвостке, которая увела мужа у моей однокурсницы Веры. На профкоме долго и в деталях обсуждали аморальное поведение молодой специалистки, честно говоря, у меня не лежала душа выделять ей жилье, но в очереди на однокомнатную квартиру она оставалась единственной претенденткой.
Как-то в конце рабочего дня в мой кабинет впервые зашел директор. Обратившись по имени и отчеству, он попросил разрешения присесть.
– Вот, как рядовой член профсоюза, принес заявление на улучшение жилищных условий. Когда у нас предвидится сдача новых квартир?
Властного директора как подменили. Привыкший приказывать и решать проблемы на свое усмотрение, он выступал в непривычной роли просителя. Мне показалось, что в его голосе звучали даже заискивающие нотки:
– Старший сын женился, живем две семьи в одной квартире, а скоро ждем пополнения. Вот мое заявление, все документы я собрал и даже медицинскую справку о пятом месяце беременности снохи.
– Василий Иванович, вы же знаете, четырехкомнатные квартиры не предвидятся в ближайшей перспективе, впрочем, как и трехкомнатные.
– А я на многое и не претендую. У нас ведь не осталось очередников на однокомнатные квартиры? Нам с женой вполне подойдет, а молодым оставим свои апартаменты, по жилищному законодательству право на улучшение условий для проживания мы имеем.
– Месяца через три-четыре с нами должен рассчитаться камвольно-суконный комбинат, он сдает дом в районе Пишпека, и остается последнее гарантийное письмо «Кыяла», но у него дом пока на стадии фундамента, – доложил я шефу перспективную ситуацию.
– Надеюсь, мою кандидатуру профком поддержит, – уже твердым начальственным тоном уходя обронил директор.
Визит директора натолкнул меня на мысль о необходимости переписать договор с «Кыялом». Поскольку претендентов на однокомнатные квартиры не осталось, надо попросить у них двухкомнатную, пообещав вернуть благоустроенную однушку очередника, ждущего расширения жилой площади.
Если институт худо-бедно обеспечивал сотрудников жильем, то на республиканском уровне положение оставалось крайне напряженным. Растущие как грибы микрорайоны не успевали за приростом жителей столицы и переселением в город сельской молодежи. Развязывать нарастающий клубок проблем с выделением земель для индивидуального строительства в пригородах столицы власти не спешили. Энергичная и в большинстве своем безработная кыргызская молодежь разрубила гордиев узел кардинальным способом, захватив заброшенные болотистые земли в черте города. В рядах первых захватчиков оказался и Болот Джусаев с водителями, приходившими ко мне на прием полгода назад. Городские власти не смогли воспрепятствовать противоправным действиям и взять под контроль учет нуждающихся, породив цунами самовольного захвата земель.
В Оше кыргызская молодежь потребовала под строительство пахотные земли колхоза, в котором в основном работали узбеки. Власти пообещали удовлетворить требование митингующих. В результате разросся межнациональный конфликт с человеческими жертвами. В те дни на центральной площади столицы собрался многотысячный стихийный митинг молодежи с требованиями к правительству предоставить автобусы для отправки их на помощь южанам.
Неожиданно позвонил Вержинский и в приказном порядке начал диктовать:
– В горисполкоме решили провести параллельный митинг трудовых коллективов. Выводи своих сотрудников на площадь к двум часам, к этому времени туда подтянутся рабочие заводов Ленина и Фрунзе. Я обзвонил профкомы всех проектных институтов, надо показать этим горлопанам пролетарскую солидарность.
– А умнее вы там ничего не надумали? Вы что, хотите стравить две неуправляемые толпы и устроить массовое побоище? Вот горисполком вместе с членами правительства пусть и ведет переговоры, а я своих сотрудников никуда выводить не стану, – предложение Вержинского представлялось мне не просто глупостью, а намеренной провокацией.
– С тобой все понятно, зассал. Впрочем, ты сошка маленькая, сейчас мой шеф позвонит Василию Ивановичу, и вы все побежите на площадь как миленькие, – визжал в трубку бывший комсорг.
Действительно, минут через двадцать директор попросил зайти в нему в кабинет. У него уже сидели Светлана Викторовна и начальники отделов.
– Положение в городе очень серьезное, конечно, ни на какую площадь мы не пойдем, но надо собрать дружину из крепких ребят на помощь милиции, думаю, эту миссию мы поручим нашему председателю профкома, – предложил директор, и все дружно закивали в ответ.
В конце рабочего дня нашу дружину из двадцати сотрудников на милицейском ГАЗ-66 отвезли для оцепления на Западный автовокзал, поскольку разгоряченная толпа двинулась на захват автобусов. К нашему приезду на привокзальной площади стояли таксисты и водители пригородных маршруток. Слух, что протестующие направляются сюда, распространился моментально, и через пять минут площадь опустела. Бушующая толпа, переворачивающая по пути киоски и бьющая стекла зазевавшихся на стоянке машин, остановилась метрах в десяти от жиденького оцепления, преградившего ей путь. Два взвода защитников правопорядка без касок и бронежилетов чередовались с таким же количеством дружинников с красными повязками на рукаве. Полковник милиции через мегафон вразумлял собравшихся, что десять автобусов уже заправлены топливом и готовы направиться на юг.
– Десять автобусов мало, надо пятьдесят, – через мегафон отвечали из толпы. Когда подошли первые три автобуса, толпа встретила их восторженным гулом, но тот же голос с мегафоном начал истерично орать:
– Это западня, нас вывезут за город и всех повяжут. Бей ментов!
Кто-то из милиционеров оцепления выстрелил вверх, а в ответ в нашу сторону полетел град камней. Дружинники и несколько эмвэдэшников бежали с поля брани, но большинство из них чувство долга удержало на занимаемых позициях. Полученный синяк на спине мне засчитали как производственную травму.
Парад суверенитетов, забастовки трудящихся и военные конфликты между союзными республиками в начале девяностых привели к инфляции рубля и резкому снижению жилищного и промышленного строительства. Чем больше в стране печаталось денег, тем больше их не хватало. Начались задержки с выплатой заработной платы. Институт с трудом набирал необходимый объем работ, но и за выполненные изыскания заказчики чаще всего рассчитывались своей продукцией. Вошло в употребление и стало популярным слово «бартер». Ходовым товаром служили путевки на Иссык-Куль в ведомственные дома отдыха, Краснореченский совхоз отдал за изыскания пару коров, а предприятие «Илбирс» рассчиталось женским бельем, которое я раздавал сотрудницам в счет заработной платы. Все вроде было, но ничего не хватало. В очереди на импортную мебель, ковры и автомобили стояли годами, ежемесячно приходя на перекличку. Не отметившихся хоть раз из списков вычеркивали. Как при военном коммунизме, началось распределение товаров повышенного спроса через райисполкомы. Один раз мне удалось добиться выездной продажи в институте итальянских женских сапог, импортных курток и порадовать женскую половину. Красавица Тамара Усова даже принародно чмокнула меня в щеку. Но уже скоро основной задачей профсоюза стала выдача продовольственных карточек на продукты питания, сигареты, водку и мыломоющие средства. Талоны на водку породили необычайно высокий спрос на этот продукт. Отоварить выданные талоны спешили и пьющие, и убежденные трезвенники. В шумных многочасовых очередях за алкоголем с мелкими стычками и крупными разборками у населения зарождалось озлобление на все и всех.
В конце января девяносто первого грянула денежная реформа, проводимая под девизом борьбы с нетрудовыми доходами. Находящиеся в обращении 50- и 100-рублевые банкноты в течение трех дней следовало поменять на купюры нового образца, но только в сумме до одной тысячи рублей. В те дни в институте никто не работал, все занимались спасением накоплений. Члены профкома под запись принимали деньги сотрудников. В первый день сдавали по две-три купюры полученного накануне аванса, на следующий день суммы возросли, пенсионеры понесли свои «гробовые», а копившие на квартиру или машину – заначки. Пик ажиотажа пришелся на третий день, когда утратившие свою покупательную способность купюры стали приносить пачками. Геолог-вертихвостка носилась по институту с восемью тысячами рублей, раздавая их по частям тем, кому сдавать было нечего, с условием возврата половины. Деньги мы с кассиром отвезли в банк, простояв в огромной нервной очереди и успев их сдать до полуночи. Новые купюры взамен сданных стали выдавать через месяц, но уже с 1 марта цены на основные продукты одномоментно возросли вдвое. Тех, кто не пострадал в денежную реформу, власти обобрали на следующем этапе. Через райисполкомы желающим приобрести авто без очереди решили выдавать сертификаты. Стоимость автомобиля оплачивалась сразу, а вот получить машину предстояло через полгода. Я «осчастливил» трех передовиков производства, добыв им злополучные талоны. Деньги они внесли, но гарантированных машин не дождались. Правда, отданную сумму несостоявшимся автолюбителям через год вернули, но без учета инфляции, так что на них можно было купить лишь колеса.
Отсутствие полной загрузки вынудило провести сокращение штатов. Вначале упразднили все вакансии, в том числе и должность начальника буровой партии, а потом пришлось сокращать живых людей, выдавать двухмесячное пособие и оплачивать курсы переподготовки на рабочие специальности. Эта тяжкая обязанность также легла на плечи профкома. Каждое увольнение сопровождалось слезами или проклятьями в мой адрес. Вера Грачева сама пришла с предложением, чтобы ее уволили.
– Если я напишу заявление по собственному желанию, то пособие мне не полагается, а деньги мне нужны позарез, летим с подругой в Турцию за товаром.
При встрече через пять лет Вера, ставшая совладельцем престижного бутика, вспоминала свое увольнение как самый правильный шаг в жизни и почему-то благодарила меня.
Возвращаясь с обеда, я заметил выходящего из института начальника железной дороги.
– Что нужно было этому должнику? – спросил я главного инженера.
– Вот принес письмо с просьбой о срочном изыскании под строительство жилого дома.
– А вы в курсе, что они нас с прошлым договором прокатили? Можно я сам напишу ему ответ?
На просьбу железнодорожников последовал отписка, что в связи с полной плановой загрузкой изыскательские работы институт может провести только во второй половине следующего года. Письмо я вызвался отвезти сам.
– Ну и что вы хотели за свои услуги? Пользуетесь, что средства на строительство нам необходимо освоить в течение года? – поприветствовал меня начальник железной дороги.
– Мы хотим трехкомнатную квартиру, – вызывающе заявил я.
– Ну и аппетиты у вас, а не жирно ли будет?!
– Нет, я все просчитал: одна комната – это ваш долг за прошлый проект, еще одна комната – за современные изыскания, и одну комнату очередника, получившего квартиру, мы вам оставим. Таким образом вы гарантируете нам трехкомнатную, а мы вам – однушку и через пару месяцев выдадим изыскания.
– Изыскания мне нужны были еще вчера, если управитесь за пару недель, я со своим профсоюзным комитетом рассмотрю вашу просьбу. Мы через месяц заселяем новый дом, может, получится выделить квартиру и для вас.
Надо ли говорить, что на следующий день на объект железнодорожников выехали сразу три буровые установки, а через полмесяца я стоял в кабинете начальника с готовым отчетом о проведенных изысканиях.
День получения долгожданного ордера на трехкомнатную квартиру для нашей семьи совпал с проведением общего профсоюзного собрания. Проделанную работу профкома признали удовлетворительной, но содержать на членские взносы освобожденного председателя сочли нецелесообразным, и я пополнил число безработных.
Примерно через пару лет на автобусной остановке рядом со мной притормозило такси, и водитель распахнул дверь.
– Садись, председателя профкома довезу бесплатно.
– Давно уже освобожден за ненадобностью, – ответил я, узнав Болота Джусаева.
– Да, мы в курсе, но почему бы не сделать приятное защитнику прав трудящихся? – улыбался вечно понурый и всеми недовольный помбур.
– А как твои дела, чем занимаешься? – задал я традиционный вопрос, усаживаясь рядом.
– Как видишь, занимаюсь частным извозом. Можешь меня поздравить, в прошлом месяце отпраздновал новоселье, водопровода еще нет, но электричество уже подключили.