Скифская бронза.
Мечты и надежды.
Академик Владимир Михайлович Плоских, заведующий кафедрой истории, собрал преподавателей Славянского университета в своем тесном кабинете и живописал перспективы на предстоящее лето в таких радужных тонах, аж дух захватывало.
– Совместно со студенческой этнографической практикой на Иссык-Куле формируется археологическая экспедиция Национальной академии наук. Основная ее задача поиски средневекового монастыря армянских братьев, заодно запланировано изучение скифских курганов, открытых недавно местными краеведами и находящихся в аварийном состоянии.
В душе нашего шефа, крупного специалиста в области древней и средневековой истории Киргизии, таился романтик-кладоискатель. Не один десяток лет экспедиции под его руководством исследовали загадки и исторические тайны Иссык-Куля. Стать участником тех экспедиций мне не удалось. И вот шефа увлекла новая идея – отыскать монастырь армянских братьев, обозначенный на Каталонской карте XIV веке. На ней рядом с изображением озера Иссык-Куль красовалось схема монастыря с крестиком и интригующая надпись: «Это место называется Исыкол, здесь расположен монастырь армянских братьев, где, как говорят, хранятся останки святого Апостола и Евангелиста Матфея». К этому времени я уже защитил кандидатскую диссертацию на стыке специальностей «Археология» и «Отечественная история», преподавал на полставки в Славянском университете нумизматику, параллельно занимаясь антикварным бизнесом. Поиски монастыря я считал бесперспективным занятием, а вот скифские курганы меня интересовали чрезвычайно. Провести пару недель в разгар курортного сезона на жемчужине Кыргызстана, да не просто тупо валяясь на песке, а посещать достопримечательности и раскопать скифское захоронение, возможно с золотым погребальным инвентарём, что может быть прекраснее?! Воображение рисовало незабываемый отдых и сенсационные открытия, одно заманчивее другого!
Допускаю, что невнимательно слушал учителя истории в пятом классе, а может он нам так и рассказывал, что русские берут свое начало от скифов, проживавших на обширной территории от Северного Причерноморья до Сибири, где в небольшом поселке родился и я. В те времена слова педагогов не подвергались сомнениям и в памяти укоренилось сознание о истоках собственного происхождения. Детское воображение переносило меня в древность, где предки лихо скакали на низкорослых лошадках и меткими выстрелами из лука поражали цель на стометровом расстоянии. Да и позже, разучивая стихотворение Александра Блока, я с гордостью повторял «Да, скифы мы да, азиаты мы с раскосыми и жадными очами». Хотя разрез глаз у меня вполне европейский, а вот бороденка, которая начала пробиваться к моменту окончания школы только на кончике подбородка указывала, что среди далеких предков отметились не только славяне. Со школьных лет меня преследует навязчивая идея совершить на машине времени путешествие в прошлое и последить судьбу всех родственников по отцовской и материнской линии, начиная с античных времен.
Убедив себя в принадлежности к скифам, я пленился древним искусством, получившем в науке название «скифо-сибирский звериный стиль». Древние мастера наблюдали животных не в вольерах зоопарка, а на воле в дикой природе и могли передать их мощь, грацию и неукротимость. Кроме того, умельцы расставляли акценты на деталях, выделяя непропорционально мощные клыки и когти хищников, и умудряясь в поджатых ногах парнокопытных показать стремительность бега. Скрученные в спираль тела хищников хранили в себе таинственную магию. Почему-то у меня сложилось впечатление, что прикосновение к скифским вещам должно даровать присущую изображаемым животным силу, быстроту и зоркость – качества, которые у меня отсутствовали напрочь. Инстинктивно я тянулся к древним шедеврам, надеясь позаимствовать заложенную в них природную мощь. Кроме того, мне импонировал скифский вольный образ жизни и их постоянные перемещения с места на место. Мое неуемное желание к странствиям логично объяснялось наследственностью, что в итоге и повлияло на выбор профессии. По юношеским представлениям, став геологом, я буду путешествовать по свету в поисках месторождений драгоценных металлов и камней.
Повзрослев, я попытался восстановить свою крестьянскую родословную, но спустился только до конца XIX века, выяснив, что родина отца а, возможно, и деда Рязанская губерния село Лазинка, основанное в 1674 году. В приходе к церкви, получившей название Богославской, состояло 43 двора крестьянских, 5 дворов бобыльских и всего 50 дворов. К началу двадцатого века, когда там родился мой отец, село разрослось до трехсот дворов, а вместо обветшавшей церквушки построен каменный храм с колокольней. В наши дни запустевший и полуразрушенный храм возрождается, чего не скажешь об умирающей деревеньке, населенной сорока старожилами. По большому счету все проживающие в селе связаны родственными узами, так у одного из предков нашего рода насчитывалось 18 детей. Немудрено, что земли на всех не хватало, и по Столыпинской реформе, когда крестьянам выдавали наделы на периферии Российской империи, мой дед Алексей переселился в Томскую губернию. Поиски потомков братьев и сестры деда, оставшихся в селе Лазинка, результатов не дали. Оценив тщетность своих генеалогических исканий, я решил проследить хотя бы судьбы его внуков и правнуков. Всего за один век потомство моего деда перевалило за сотню и расселилось в нескольких странах. Может мои скифские предки и не отличались плодовитостью, но наличие у каждого лишь двух сыновей провоцирует геометрическую прогрессию, и за двадцать семь веков количество потомков достигает числа с тридцатью нулями. Обосновав теоретически стопроцентную вероятность родства со скифами, я стал подбирать в личную библиотеку альбомы с иллюстрациями шедевров скифского звериного стиля, а также любые сведения о жизни и верованиях моих предков, которых «отец истории» Геродот и древние греки именовали скифами, персы – саками, а китайцы – народом сэ.
Геологическая судьба, помотав меня по сибирским просторам, в середине семидесятых занесла в Киргизию, предоставив должность начальника буровой партии в институте инженерных изысканий. Два десятка самоходных буровых установок, находящихся в моем подчинении, колесили по объектам будущих строек, а служебные обязанности позволяли мне побывать во всех уголках горной республики. Признаюсь, такая возможность использовалась в полной мере, и каждая поездка удивляла повсеместным наличием многочисленных скифских курганов. Поднимаясь на них, я представлял, какие сокровища в них хранятся, хотя догадывался, что провалы на вершинах – свидетельство грабительских раскопок.
Недавно созданный институт инженерных изысканий не имел государственных поставок запчастей и бурового инструмента, уготовив мне роль снабженца. Объезжая геологические экспедиции с протянутой рукой, как попрошайка, я всюду натыкался на равнодушие начальства, отмахивающегося от меня как от назойливой мухи. Однажды я забирал дефицитные буровые коронки со склада геологической экспедиции, база которой располагалась на южном берегу Иссык-Куля прямо на скифском кургане диаметром около семидесяти метров. Главному инженеру очень не понравилось распоряжение поделиться дефицитом, и он названивал в управление, высказывая свое возмущение. Тем временем, словно меня это не касается, я со скучающим отрешенным видом, рассматривая его кабинет, заметил на полке среди бумажных папок с документами и образцов минералов бронзовую фигурку верблюда, покрытую ярко зелеными пушистыми окислами. Древняя находка притягивала взгляд мастерством исполнения. Близкое знакомство древнего скульптора с моделью казалось очевидным, поскольку рассерженный верблюд с лохматой шеей и ногами продолжал вызывать трепетный страх. Не дай Бог встретить в степи такого дикого зверя. Присев на задние ноги, будто бы готовясь к прыжку, верблюд оскалил зубастую пасть. Несомненно, фигурка верблюда являлась частью какой-то ритуальной композиции, поскольку в основании статуэтки виднелись три штырька.
– Положи на место, что за дурацкая привычка трогать чужие вещи, – возмутился главный инженер, найдя повод сорвать свое недовольство. – Я уже договорился эти буровые коронки на штанги поменять, а тут – на тебе, бедный родственничек нарисовался, не сотрешь!
– А где его нашли? – поинтересовался я, не обращая внимания на недоброжелательные высказывания.
– Где надо, там и нашли, ты что следователь? Вот твоя накладная, иди, получай инструмент, пока я не передумал.
– Спасибо, вы нас очень выручили, можно даже сказать спасли. У нас срочные изыскания на Сары-Джазе, а бурить нечем. Спасибо, – я протянул главному инженеру руку.
– Да, ладно, чего уж там, пользуйтесь моей добротой, – успокоился инженер. – Тут мы его выкопали, когда площадку под базу ровняли.
Надо ли говорить, что тот верблюд запал мне в душу. Почему-то представилось, что ваял и отливал его мой далекий предок.
– Подарите мне верблюда, – непроизвольно вырвалось у меня, хотя раньше за собой такой беспардонности я не замечал. Возможно, что прикосновение к древней бронзе не осталось без последствий и генерировало импульс, позволяющий сильным мира сего брать все, что захочется.
– Ну, ты и наглец, – ответствовал главный инженер, подталкивая меня к выходу.
Примерно в это же время научный мир потрясло сообщение о находке в кургане Иссык неподалеку от Алма-Аты нетронутого захоронения вождя в парадной одежде, сплошь украшенного золотыми бляшками. Как же я завидовал казахским археологам, которым посчастливилось раскопать «золотого человека». После реставрации и реконструкции наряд вождя и сопутствующий погребальный инвентарь привозили в исторический музей нашей столицы. Ни с чем несравнимое удовольствие осмотра причудливого конического головного убора знатного воина с бляшками в виде барсов, оленей, крылатых коней и птиц длилось около часа. Эмоции переполняли, хотя через толстое стекло я не мог прикоснуться к древним изделиям, чтобы подзарядиться энергией, заложенной мастерами в свои творения. – Вот это уже точно одеяние моего предка, – полагал я, не догадываясь, что восторгаюсь всего лишь одной из современных демонстрационных копий. Тем не менее «иссыкский вождь» зародил во мне идею принять участие в археологической экспедиции. Неужели среди более чем двух тысяч сакских курганов, насчитанных киргизскими археологами, не сохранилось ни одного не разграбленного, таящего золото подобное иссыкскому?
Много воды утекло с тех пор… Распался Советский Союз, следуя за своей мечтой, я из горного инженера переквалифицировался в историка. Планы на лето, озвученные академиком Плоских возрождали юношеские грезы поучаствовать в раскопках древних курганов. Оставалось надеяться, что отмеченные иссык-кульскими краеведами погребальные сооружения, выбранные для аварийных раскопок, ранее не коснулись кирки древних грабителей.
Экспедиция, день за днем.
База экспедиции расположилась на биологической станции академии наук, несколько домиков, построенных еще в добрые советские времена, занимали сотрудники, там же выделили кабинет и спальню нашему шефу. Остальные члены экспедиции разбили палаточный лагерь на берегу озера в тени разросшихся плодовых деревьев. В состав археологов вошли двое молодых ученых Валера Кольченко, сотрудник института истории Академии наук, и аспирант Боннского университета, а недавно наш студент Филипп Ротт. Преподаватель Светлана Громова, крупная женщина предпенсионного возраста, ради юношеского интереса к археологическим раскопкам, добровольно возложила на себя неблагодарные обязанности по кухне. Сохранившиеся дневниковые записи о ходе той экспедиции с документальной точностью воспроизводят хронологию событий.
Первый день приветствовал нас затяжным моросящим дождем, которому казалось, не будет конца. По заданию шефа мы должны вскрыть курган не докопанный «черными археологами». . Место раскопок вызвался показать краевед, Светлана Громова сразу же стала зачищала стенки небольшой по диаметру ямы, заканчивающейся на глубине полутора метров. Захоронение никак не могло быть скифским, как уверял наш проводник. Всем разместиться на небольшом раскопе не представлялось возможным, и Валера с Филиппом выбрали небольшой соседний курган, несимметрично обложенный крупными валунами. Они долго и старательно объясняли студентам, как делать разметку бровок, сориентировав их по сторонам света. Мне не терпелось скорее начать раскопки. Ковыряли неподатливый грунт до сумерек.
Вернувшись в лагерь, мы застали за столом, на котором лежали разрезанные на куски ароматные арбузы, новых членов экспедиции – пожилого мужчину с побритой головой и тридцатилетних парня с девушку. Так я познакомился с профессором Станиславом Прапором, возглавляющим группу аквалангистов, в которую входили его дочь Светлана и зять Николай. Московский гость удивил тем, что до зеленой оболочки объедал ягоду, уверяя, что все витамины содержатся именно в корке. Приветливый и общительный водолаз, побывавшей во всех морях бывшего Союза и набравший более 18 тысяч часов под водой, за ужином поведал о своих приключениях. Ему довелось руководить нашумевшей в своё время экспедицией по поискам сокровищ, брошенных Наполеоном при отступлении в Синявское озеро.
Следующие дни обещали большие надежды, раскопки на курганах шли в двух направлениях. Светлана Михайловна со студентами продолжала расчищать курган, который оказался тюркским погребением с конем, лежащим на хребте. Примкнув ко второй группе, я воодушевленно махал лопатой и ломом на кургане, выбранном моими молодыми коллегами, да так, что набил мозоль на левой руке. На нашем раскопе, через два сектора протянулось ганчевое или известковое перекрытие. Белый пласт толщиной до полуметра, явно искусственного происхождения, представлял эффектное зрелище и обещал необычные открытие. Зачистка захоронений должна была состояться без меня, а мне предстояла поездка с выбором нового фронта работ для экспедиции.
Вечером в наш лагерь заглянула симпатичная девушка Мадина. Аспирантка нашего университета собирала материал по археологическим памятникам Прииссыккулья. От нее я узнал о двух полуразрушенных сакских курганах. Спал я неспокойно, мне снились коллеги-археологи, вопреки прогнозам собирающие в древнетюркских недокопанных курганах богатейший погребальный инвентарь. Утром я уговорил шефа отложить поездку на день.
День принес сплошные разочарования. Под мощным известковым слоем пошел естественный грунт или как его называют археологи – материк, причем по все площади. Прекрасно зачищенное захоронение тюркского воина с конем дало одну изящную костяную бляшку. Описание захоронения несколько раз прерывалось дождем, хорошо, что с нами была двухместная палатка, и мы вдесятером прятались в ней.
Утром, захватив в Чолпон-Ата аспирантку, мы отправились готовить новые объекты для наземных и подводных поисков. Первый курган диаметром более двадцати метров отыскался на окраине села Ананьево. Дома и огороды зажали его в кольцо, как вражеское войско. Единственная узкая извилистая улочка, ведущая к его подножью, обрывалась у котлована, снесшего половину древнего захоронения. Представшая нашему взору картина повергла бы в шок любого историка. Вырытую экскаватором огромную яму заполнял бытовой мусор. На бортах кургана хорошо просматривались слои, наглядно представляющие историю его возведения. Деревянный сруб вначале обложили крупными валунами, а затем засыпали щебенистым грунтом. Явно просматривался второй слой из валунов, а над ним толстая шапка суглинка. Котлован уходил глубже материкового слоя, обнажив обломки бревенчатого сруба, так что надежд отыскать остатки захоронения равнялись нулю. Скорее всего бревенчатая погребальная камера вскрыта целенаправленно. Без надежды на успех мы с аспиранткой пару часов безрезультатно расчищали сохранившийся уголок сруба.
– Что же за люди такие! – возмущалась Мадина. Ничего святого! С древних времен во всем мире культивируется особая любовь и почитание мест захоронений предков, а у нас разрушить древний курган считается в порядке вещей.
– Да, выродились скифы, – раздосадовано поддакивал я ей. Помните эпизод, приведенный Геродотом в его «Истории». Когда персидский царь Дарий І тщетно пытался догнать скифское войско и послал гонца с предложением начать битву или покориться. А скифский вождь ответил: «…Знай, перс, у нас нет ни городов, ни засеянной земли, из-за которой мы поспешили бы драться с вами. Но у нас есть могилы предков: вот попробуйте попытаться их разорить – тогда узнаете, как мы сражаемся …».
С настроением, упавшим ниже плинтуса, мы продолжили путь в поселок Сара-Булак, где наша проводница указала путь к кургану, точнее к его перекопанным останкам. К длинной канаве, протянувшейся через центр скифского захоронения из текущего с гор ручья, владелец участка подвел арык. Низкорослая лошадка месила в яме разбухшую глину вперемежку с нарубленной сорной травой и соломой. Рядом стояли штабеля с готовыми саманными кирпичами.
– На каком основании разрушаете археологический памятник, – набросился я на пожилого киргиза, державшего лошадь на длинном поводке.
– Мне земля аким давал. Эта бугор весь огород занял. Картошка-моркошка садить места нету. А глина здесь хороший, можно саман делать. Камень большой тоже много. Больше ничего нет – от волнения, путая слова и падежи, ответствовал селянин.
– Не так я себе представлял раскопки скифских захоронений, – громко делился я с друзьями своим разочарованием – надо сообщить шефу, в его власти остановить этот беспредел, да и акиму, выдавшему под застройку участок с археологическим памятником, следует надавать по шапке.
– Э, начальник, чего шумишь, зачем ругался? Аким сказал, если старый кость или еще чего найдем, в кучку сложить, с города профессор за ними приедет. Вон, все кости собрал, забирайте!
Задуманные в кабинетах планы раскопать скифские курганы, находящиеся в аварийном состоянии, развеялись как дым, соприкоснувшись с печальной реальностью. Для стационарных археологических исследований, как минимум, нужны достойное финансирование, время и техника. Разочарованные молодые археологи уехали домой, а я остался сопровождать аквалангистов, наблюдая за их тяжким трудом. Все в москвичах казалась странным: и неукоснительное соблюдение техники безопасности и бережное, если не сказать трепетное отношение к своим аквалангам. А еще они, как дети, радовались каждому керамическому черепку, которые собирали со дна озера.
В предпоследний день экспедиции шло обследование берега в районе села Жаркымбаева на месте находки бронзового акинака. Подъезд к нему перекрывало болото, но ребята из Казахстана на своих джипах буквально проплыли через топь, доставив нас на пустынный берег. Выбираться через болото самостоятельно не было никакого желания, и мы с Владимиром Михайловичем остались ждать, когда закончат свою работу аквалангисты. Их выносливости и упорству оставалось позавидовать, плавали они под водой до обеда, а поднявшись на поверхность стали выкладывать из сумок обломки керамики. Куча разновременных черепков всех оттенков коричневого цвета росла прямо на глазах. Среди трофеев Николая оказался осколок зернотерки и донышка кувшинчика тимуридского времени с желтой поливой.
Шеф равнодушно смотрел на обкатанные водой обломки, его интересовали лишь сенсационные находки.
– А вот еще кусочек какой-то проволоки, – загадочно улыбаясь, произнесла Светлана, извлекая из сетки псалий – деталь на конце удил верхового коня.
– Ничего себе, – задохнулся я от восторга, – это же скифы!
Владимир Михайлович потянулся за находкой,
– Точно скифы? А может средневековье?
– Сто процентов, без сомнения, – поспешил я заверить шефа.
Псалий был классическим, две оскалившиеся морды пантер с огромными закрученными вверх губами и страшными клыками. Я вертел находку в руках, ощущая сопричастность с мастером, который и не догадывался, что его изделия потомки назовут шедевром скифского искусства.
– Светлана, тебе как находчику древнего артефакта следует его хорошенько потереть в ладонях, вдруг он обладает магической силой как лампа Аладдина или кувшин с Хоттабычем, – пошутил я.
– А я видела такой же вчера в Кара-Ойском заливе, подумала – кронштейн от раковины для умывания. То место я хорошо запомнила, можно будет завтра утром его поднять, – предложила аквалангистка, с улыбкой имитируя пальцами трение бронзового псалия.
Ночью мне приснился огромный мохнатый верблюд, он запутался в рыбацкой сети, выставленной на иссык-кульском берегу для просушки. В его глазах стояли слезы, он давно безуспешно пытался вырваться из капронового плена и сейчас с надеждой смотрел на меня. Но чем я ему могу помочь? У меня под рукой ни ножа, ни ножниц, и я стал разбирать узлы зубами, но чем больше я работал, тем сильнее сеть оплетала меня. Когда, в конце концов, я добрался до зверя, он уже не дышал, и, быстро усыхая, превратился в бронзовую статуэтку.
После резкого пробуждения спать не хотелось. В предрассветной тишине я выбрался из палатки и спустился к озеру, лениво шуршащим песочком. Вещий сон снова и снова прокручивался в голове как надоедливая телевизионная реклама. Очевидно, бронзовый бактриан, которого довелось увидеть в кабинете главного инженера, приснился мне неспроста, ну почему я не проследил за судьбой древней реликвии? Может еще не поздно заняться его розысками? Ранним утром, попрощавшись, свернув палатку и спальный мешок, я отправился на автовокзал.
Как оказалось, терла свою находку Светлана не напрасно в паре километров от берега, где Светлана планировала найти псалий, отыскался скифский бронзовый котел. В десяти метрах от него российские и казахстанские дайверы увидели еще один котел поменьше. Их поднимали на поверхность уже без меня.
Магия бактриана.
Вернувшись в Бишкек, я занялся поисками бронзового верблюда, найденного на базе геологической экспедиции. С момента прикосновение к нему минуло почти тридцать лет, и от задуманного мероприятия веяло безнадегой. Знакомые геологи сообщили, что главный инженер закончил свой земной путь, а его сын работает где-то за рубежом. После безрезультатных звонков бывшим работникам экспедиции с идиотским вопросом «Вы не знаете, куда делся верблюд?» неожиданно один из них продиктовал телефон племянника, которому, вроде бы, дядя оставил в наследство гараж.
Позвонив по указному номеру и представившись экспертом антиквариата, я долго и путанно объяснял причину, по которой осмелился беспокоить незнакомого мне человека.
– Я давно собирался очистить его от хлама, если вы мне поможете распродать хранящееся там барахло – верблюд ваш, – перебил меня молодой голос.
Сразу подумалось парень решил воспользоваться дармовой услугой, но представленный шанс мог оказаться последним, и я рванув через весь город на такси по указанному адресу.
Нет, старинных вещей в гараже горного инженера не наблюдалось, зато в нескольких ящиках лежали минералы, завернутые в старые газеты. Развернув некоторые из них, я обнаружил геологические образцы: одни с кристаллами серебристого антимонита, другие с ядовито-красной киноварью, третьи с включениями мелкой россыпи гранатов.
– Если привезете их к нам в салон, за год другой мы их распродадим, и вы получите какие-то деньги, – предложил я.
– Вообще-то я хотел их выбросить, дайте, сколько не жалко, и везите их куда хотите, – ответствовал молодой наследник.
С очисткой гаража мы провозились до обеда. Кроме минералогической коллекции я за бесценок приобрел дореволюционный теодолит, два арифмометра «Феникс», тяжелые бухгалтерские счеты, пачку дореволюционных журналов «Нива», видимо подготовленную на сдачу в макулатуру, несколько вымпелов «Ударник коммунистического труда» и переходящее бархатное знамя «Победителя социалистического соревнования» и еще кучу разного ненужного добра. Верблюда среди вещей не оказалось.
Неприятное чувство опустошенности, когда после мечтаний и активных поисков, вдруг осознаешь, что все усилия и стремления предприняты напрасно, я изведал в полной мере. Но, к счастью, излюбленный штамп сценаристов приключенческих фильмов, когда герой, преодолев неимоверные трудности, находясь в полном отчаяние, в последних кадрах отыскивает сокровище, сработал и со скифским верблюдом. Его я обнаружил спустя месяц на дне одного из ящиков с минералами. Самое интересное, что предварительно осматривая образцы, я не стал извлекать из ящика большую жеоду кварца, а верблюд спокойно лежал под ней. Зато какой восторг и безмерное счастье я испытал, когда неожиданно на него наткнулся. «Искусство должно принадлежать народу» – гласил советский лозунг, а я маленькая его частица, – успокаивал я совесть, оставив ценный артефакт себе. Очищенный от зеленных окислов, он занял почетное место в книжном шкафу. Анализируя последующие события, я все чаще прихожу к выводу, что с появлением «фамильной реликвии» в нашей семье стали происходить события, которые иначе как чудом не назовешь.
Впрочем, приятные неожиданности у нас случались и ранее. Дочь Евгения, будучи студенткой Американского университета в Центральной Азии, выиграла грант по программе «Кадры XXI века» и заканчивала обучение в Джорджтаунском университете в Вашингтоне. Там она встретила свою судьбу – однокурсника француза Николя. Но в год обретения скифской бронзы сюрпризы посыпались на нас как из рога изобилия.
По совету дочери мы разослали резюме нашего четырнадцатилетнего сына Павла по американским колледжам, в котором указывали, что он победитель математической олимпиады и чемпион республики по шахматам в своей возрастной категории. И произошло невероятное, сына приняли в престижный Deerfield Academy с полным финансовым обеспечением! А следом порадовала дочь. Вместе с мужем она поступила в магистратуру Чикагского университета, а консалтинговая фирма, где она работала, оплатила ей обучение. Исполнилась и еще одна заветная мечта в журнале «Литературный Кыргызстан» напечатали мой первый рассказ.
Почти два десятка лет верблюд прилежно исполнял желания, в основном они касались детей. Протирая его горбы, я предавался мечтаниям об их семейном счастье, карьерном росте и наследниках. Евгения достигла позиции вице президента крупной компьютерной фирмы в Силиконовой долине и одарила нас внуком и внучкой. Любители путешествовать, их семейство исколесило все природные парки Калифорнии и достопримечательности в двух десятках других стран. Сын после колледжа окончил Йельский университет и успел поработать программистом в Google, Amazon и Microsoft.
Самым сложным поручением для верблюда оказалось, оженить нашего сына. В разговорах по телефону и в очных встречах я намекал наследнику об ответственности перед скифскими предками сохранить и передать потомкам генный материал. Как бы между прочем, рассказывая ему студенческий норматив: «сдал «начерталку (начертательную геометрию) – влюбляйся, сдал сопромат (сопротивление материалов) – женись. Сам я строго следовал житейским уставам и вступил в брак на пятом курсе, а в его возрасте уже дважды становился отцом. Видимо у сына в программе обучения отсутствовали указанные предметы или на него повлиял американский стиль жизни – заводить семью, когда сколотишь состояние.
Занимаясь родословной, я заметил одну не очень приятную закономерность. У моих родных и двоюродных братьев рождались в основном дочери, а вот у сестер наоборот парни. Новейшие открытия ученых в исследовании различных фрагментов цепочки макромолекулы ДНК выявили, что только мужчины являются носителями маркеров, которые передают из поколения в поколение программу развития, в которой как в летописи записана история рода. В этой связи популярное предназначение человека на земле, «построить дом, посадить дерево и вырастить сына» приобретает дополнительный смысл – передать потомкам геном с наследственной уникальной информацией. Поскольку я не нашел братьев своего деда, а в четвертом поколении мой сын остался единственным молодым носителем Y хромосомы нашего семейства, то на него возлагалась особая ответственность, если не сказать – миссия. Но, несмотря, на мои недвусмысленные намеки о внуке, сын делал карьеру и о свадьбе не помышлял, хотя в каждой его знакомой или подружке мы с женой видели потенциальную невестку.
Чтобы как-то заинтриговать сына в продолжение рода, я попросил его пройти генетический тест, который позволяет узнать историю своего происхождения. Изобретенная генетиками «машина времени», о которой я мечтал в школьные годы, всего лишь по анализу слюны выдает сведения о далеких предках и их перемещениях по миру. А почему бы не воспользоваться плодами современной науки?
Последнее чудодейство.
Отношение сына к моим генеалогическим изысканиям глубоко безразличное, или, выражаясь современными терминами, «пофигистское». В этом есть и наша вина, рано оторванный от родителей, воспитанный в общежитиях чужой страны, он не вкусил и не прочувствовал тепло и любовь близких людей и даже незнаком со своими многочисленными родственниками. Павла совсем не волнует история рода, успешно работая в сфере искусственного интеллекта, он устремлен в будущее. Тем не менее, после многократных напоминаний от него пришли результаты генетического анализа, которые оказались совсем не такими, как ожидались.
Расшифровка ДНК, с которой сложно не согласиться, резко разнилась с надуманным мной скифским происхождением. Все оказалось гораздо проще и прозаичнее. Наши далекие предки с гаплогруппой R1a1, характерной для славян, проживали в России, Чехии и Польше, имели небольшую примесь от прибалтийских и финских племен и всего лишь один случайный процент наличие монгольского пращура. Но как хотелось верить, что этот самый один процент является основополагающим. А то, получается, мечтал всю жизнь, искал, надеялся, собирал по крупинкам сведения, а оказывается, что изначально двигался не в том направлении и с полюбившимися скифами, меня практические ничего не связывает.
Как-то неожиданно позвонил Владимир Михайлович. Он давно оставил кафедру и занялся приведением в порядок своих многочисленных научных и литературных трудов. С его уходом специальность историков и культурологов перепрофилировали на обучения производителей рекламной продукции. Тогда же закончилась и моя десятилетняя преподавательская деятельность.
– Михалыч, как поживаешь? Прививку от ковида сделал? К детям в Америку переезжать не собираетесь? До меня дошли слухи, что у тебя хранится скифский верблюд, не желаешь с ним расстаться? Тут у одного моего очень именитого коллеги скоро день рождения, а он коллекционирует торевтику скифского звериного стиля.
– Нет, Владимир Михайлович, даже и не думал. Он у меня вроде «фамильной реликвии», – прервал я академика.
– Не торопись с ответом. Время еще есть. Скифскую бронзу детям не увезешь, все равно тебе с ней придется расстаться. А меня сильно обяжешь.
На этом связь прервалась.
Странное совпадение, – подумал я, – как только выяснилось отсутствие генетических связей со скифами, так сразу меня хотят лишить семейного талисмана.
Я достал из шкафа верблюда, уже не кажущегося таким грозным, кое-где на его горбах вновь появились следы медной болезни. Почтенный возраст статуэтки и мастерство древнего ваятеля навеяли печальные чувства.
– Да, рано или поздно нам придется распрощаться, а после моего ухода тебе, возможно, не одно тысячелетия предстоит стоять на музейных полках. Было бы здорово, чтобы мой далекий потомок, так же получал наслаждения, любуясь древним шедевром, – мечтал я, вытирая пальцами зеленые окислы.
Вечером позвонил сын.
– Дорогие родители, спешу вас обрадовать мы с Зои, решили пожениться!